Роберт Хайнлайн - Дорога славы [Дорога доблести]

– Слушайте, Принцесса, – сказал я.

– Я не принцесса.

– Ну… я не знаю вашего имени… и вы намекнули, что ваша фамилия на самом деле не Бальзамо, а я не хочу звать вас Док.

Уж ясно, я не хотел называть ее Док – ее, красивейшую из всех девушек, которых я когда-либо видел или надеялся увидеть… и после поцелуя, который стер в моей памяти следы всех других поцелуев, которые я когда-либо получил. Нет.

Она над этим задумалась.

– У меня много имен. Как бы вы хотели назвать меня?

– Одно из них, случайно, не Елена?

Она улыбнулась, словно излучая солнечный свет, и я выяснил, что у нее есть ямочки. Она была похожа на 16-летнюю девчонку в своем первом вечернем туалете.

– Вы очень любезны. Нет, она мне даже не родственница. Это было много, много лет назад. – Лицо ее приняло задумчивое выражение. – Хотелось бы вам называть меня Эттарр?

– Это одно из ваших имен?

– Оно очень похоже на одно из них, учитывая разницу написания и произношения. Оно бы могло с таким же успехом быть Эстер. Или Астер. Или даже Эстрельита.

– Астер, – повторил я – Стар [30]. Счастливая Звезда!

– Надеюсь, что буду вашей счастливой звездой, – сказала она искренне.

– Как вы пожелаете. Но как мне называть вас?

Теперь размышлял я. Уж само собой, я не собирался представляться как Блеск – я не комик. Армейское прозвище, которое держалось за мной дольше всего, абсолютно не годилось для ушей леди. И все же я предпочел бы его своему официальному имени. Мой родитель гордился парочкой своих предков – но разве это может служить оправданием тому, чтобы навесить имя Сирил Поль на мальчишку? Мне из-за него пришлось научиться драться раньше, чем я научился читать.

Самым приемлемым было имя, которое я получил в госпитальной палате. Я пожал плечами.

– О, Скар [31] будет вполне хорошим именем.

– Оскар, – повторила она, углубив и расширив звук «о» и поставив ударение на оба слога. – Благородное имя. Имя героя. Оскар. – Она приласкала его голосом.

– Нет, нет! Не Оскар – Скар! Рожа со шрамом! Вот за это.

– Ваше имя будет Оскар, – твердо сказала она. – Оскар и Астер. Шрам и Звезда. – Она легонько прикоснулась к шраму. – Вам не нравится ваша отметина героя? Не удалить ли мне ее?

– А? О нет, я уже к ней привык. Я по ней узнаю, кого вижу, когда смотрю в зеркало.

– Хорошо. Он мне нравится, вы носили его, когда я увидела вас в первый раз. Но если вы передумаете, дайте мне знать.

Механизм у стены ухнул и чавкнул. Она повернулась и вынула из него длинную полоску, потом, изучая ее, тихонько присвистнула.

– Это не займет много времени, – бодро сказала она и перекатила аппарат к столу. – Не двигайтесь, пока протектор соединен с вами, никаких движений и дышите неглубоко.

Она присоединила ко мне с полдюжины трубок; они прикреплялись там, куда она их прикладывала. Она надела себе на голову какой-то, как я подумал, причудливый стетоскоп, но после того как она приладила его на место, он закрыл ее глаза.

– Вы и внутри симпатичны, Оскар. Нет, не надо разговаривать. Она не снимала руки с моего предплечья, и я ждал. Пять минут спустя она подняла голову и убрала все соединения.

– Все, – весело сказала она. – Больше никаких вам насморков, мой герой, да и та дизентерия, которую вы заполучили в джунглях, больше не будет вас беспокоить. А сейчас мы идем в другую комнату.

Я соскочил со стола и потянулся за своей одеждой. Стар сказала:

– Там, куда мы отправляемся, она не будет вам нужна. Полная экипировка и оружие будут обеспечены.

Я замер с ботинками в одной руке и трусами в другой.

– Стар…

– Да, Оскар?

– Что все это значит? Вы поместили это объявление? Оно предназначалось для меня? Вы на самом деле хотели для чего-то нанять меня?

Она глубоко вздохнула и с расстановкой сказала:

– Я давала объявление. Оно предназначалось для вас, и только для вас. Да, предстоит тяжелая работа… в качестве моего защитника. Нас ждет много приключений… большое богатство… и еще больше опасностей – и я очень боюсь, что ни один из нас не переживет всего этого. – Она посмотрела мне в глаза. – Ну как?

Я мысленно поинтересовался, долго ли меня держали в обитой войлоком палате. Но ей я так не сказал, потому что если я очутился в этом месте, она-то уж вовсе не была там. А я хотел, чтобы она была тут, больше, чем я когда-нибудь чего-нибудь хотел. Я сказал:

– Принцесса… вы наняли себе слугу.

У нее прервалось дыхание. – Идемте скорее, время не ждет.

Она провела меня в дверь за шведской модерновой кушеткой, расстегивая на ходу пуговицы на халате и молнию на юбке, не глядя, куда падает одежда. Почти мгновенно она оказалась в том виде, в котором я впервые увидел ее на пляже.

В этой комнате окон не было, стены были темные и неизвестно откуда падал матовый свет. Рядком стояли две низкие кушетки, они были черного цвета и походили на посмертные ложа, другой же мебели не было. Как только дверь позади нас закрылась, я внезапно осознал, что комната была мучительно, неестественно заглушена; голые стены не отражали ни звука.

Кушетки стояли в центре круга, который был частью большого чертежа, выполненного мелом или белой краской на голом полу. Мы вступили в этот узор; она повернулась, присела на корточки и закончила одну линию, закрыв узор. И в самом деле, она не могла быть неуклюжей, даже сидя на корточках, даже с грудями, отвисавшими, когда она наклонялась.

– Что это? – спросил я.

– Программа, чтобы отправить нас, куда мы собираемся.

– Больше похоже на пентаграмму. Она пожала плечами.

– Ладно, это пятиугольник могущества. План-схема поездки было бы ярлыком получше. Но, герой мой, я не могу задерживаться для объяснений. Ложитесь, пожалуйста, скорее.

Я опустился на правую кушетку, как указала мне она, но угомониться я не мог.

– Стар, вы – ведьма?

– Если вам угодно. Не разговаривайте больше, пожалуйста. – Она легла, вытянула свою руку. – И возьмите меня за руку, милорд; это необходимо.

Ее рука была мягкой, теплой и очень сильной. Вскоре свет растаял до красного, потом угас. Я уснул.

ГЛАВА V

Я ПРОСНУЛСЯ среди птичьего щебета. Ее рука все еще была в моей. Я повернул голову и увидел ее улыбку.

– Доброе утро, милорд.

– Доброе утро, Принцесса.

Я огляделся. Мы лежали на тех же самых черных кушетках, но они стояли на свежем воздухе, в покрытой травой долине, на опушке среди деревьев, рядом с нежно смеющимся ручьем – в таком естественно-прекрасном месте, что казалось – его листик за листиком собирали и составили самые неспешные японские садовники.

Теплый солнечный свет плескался в листьях и играл зайчиками на ее золоченом теле. Я глянул вверх, на солнце, и снова на нее.